Лидер незарегистрированной партии «Другая Россия», писатель и публицист Эдуард Лимонов в беседе с ЗАКС.Ру рассказал, почему он считает, что наша избирательная система деградировала, по какой причине партия не стала протестовать против моста Кадырова и почему в последнее время нацболы не проявляют былой уличной активности. Кроме того, политик объяснил, почему те, кто считает, что он принял сторону власти – заблуждаются.

— В девяностые годы вы активно участвовали в выборах, последнее время не участвуете, но представление, наверное, имеете. Как эволюционировала избирательная система за последние 25 лет? К чему мы пришли?

— Избирательная система деградировала. В 1993-м году выборы были доступными для всяких чудаков. Если помните первую Государственную Думу – кого там только не было. Вот как раз от Петербурга был Вячеслав Марычев, который мог появиться с лифчиком, повязанным поверх пиджака. Оппозиция была в большинстве, а сейчас доступ в Думу для нее закрыт.

— Петербург занял одно из первых мест в стране по количеству фальсификаций на выборах 18 сентября. Можно ли с этим как-то бороться? Как-то отстаивать права избирателей?

— Сейчас уже никак с этим нельзя бороться. Единственный способ добиться свободных выборов – не участвовать в несвободных. Ни в качестве избирателя, ни в качестве кандидата.

— В этот раз в выборах принимало участие много партий, но, если не брать в расчет фальсификации, народ их все равно не поддержал. Почему?

— При Медведеве ввели новые правила регистрации политических партий, и стало достаточно пятисот человек, чтобы зарегистрироваться, но это сатанинский трюк для дураков. На самом деле была проведена эмиссия. Как в банковском деле, когда выпускают большое количество акций, они обесцениваются. То же было сделано и при Медведеве. Последствия этого были видны на прошедших выборах, куда допущено было 14 партий, а результат изменился только в худшую сторону. У КПРФ, например, вдвое уменьшилось количество мест, никакие либералы вообще не прошли. Парламентская оппозиция съежилась до неприлично маленького размера и не играет никакой роли.

— Парламентская оппозиция голосует за Володина.

— Да, это не оппозиция, а сателлиты власти.

— В последней редакции программы «Другой России» есть пункт о максимальной свободе во внутренней политике. Если дословно, там написано: «Создадим в России атмосферу свободы». А что свобода значит лично для вас?

— Я не думаю, что в нынешней ситуации главная проблема – это политическая свобода. Свобода личности у нас в стране существует. Даже есть в какой-то степени свобода прессы.

— Вы считаете, у нас нет цензуры?

– Как таковой цензуры нет, есть СМИ, находящиеся под тем или иным идеологическим влиянием. Есть провластные СМИ, есть четко выраженный либеральный сектор, есть что-то среднее. Есть приверженцы выражения более или менее свободного мнения.

— Например?

— Например, «Московский комсомолец». Нельзя сказать, что он оппозиционный или либеральный, но и нельзя сказать, что он патриотический.

— То есть, в плане свободы вас все устраивает?

— Нет. У нас нет свободы собраний, поскольку усложнили процесс проведения митингов. Но главная проблема не в этом.

— А в чем?

— В нашей внутренней капиталистической политике тон задает олигархический капитал, такие организации, как "Газпром". Сейчас непонятно, то ли мы живем в России, то ли мы живем в "Газпроме", потому что кажется, что для власти экономические интересы "Газпрома" важнее интересов государства. Государство выплачивает миллионы "Газпрому" на его проекты, а это – бюджет, то есть, мы с вами. Мы с вами платим за то, что "Газпром", например, снизил цену на газ для Белоруссии.

— А "Турецкий поток"?

— Государству "Турецкий поток" не нужен, он нужен "Газпрому". И мир с Турцией – это в том числе и экономические интересы наших корпораций.

— А как же «удар в спину от Эрдогана» и «руки ему больше никто не подаст»?

— Я не знаю, почему наши политики ведут себя подобным образом. Скорее всего, боятся полной изоляции, раз пытаются искать союз с такими государствами, как Турция, которая сама находится в кризисе. У них на Юге и Юго-востоке идет гражданская война с курдами, которых 20 миллионов. Турция – утопающее государство, не знаю, зачем нужно было с ними мириться. Может быть, хотели показать Западу, что мы не одиноки и у нас есть союзники. Но это – детский лепет, конечно, а не политика.

— Вы говорите, что со свободой у нас сейчас не критично, но в вашей партии есть четыре политзека.

— Да. А было время, когда единовременно 59 человек сидели в тюрьмах.

— Принимая во внимание ваше политическое чутье, как вам кажется, со временем число политзаключенных в России будет увеличиваться или нет? Не только из «Другой России», а вообще?

— Можно лезть на рожон и наделать политзаключенных сколько угодно, потому что многое в стране запрещено. Чтобы появились новые политзеки со стороны оппозиции нужно чуть больше неосторожности. Но рисковать людьми можно только в случае если есть необходимость. Мы сейчас не видим тем, за которые можно было бы рисковать людьми.

— Почему? Не за что бороться?

— Потому что сейчас оппозиция не пользуется популярностью и причины этому очевидны. Это успехи России в области внешней политики. Многих, которые могли быть против государственной власти, воодушевил «Крымнаш» и теперь они «за». «Крымнаш» - это великолепно, но в то же время - это серьезный удар по оппозиции, потому что она не может сделать того, что делает власть. Также и на Донбассе. Оппозиция не может посылать гуманитарные конвои туда, не может оказывать военную помощь. Поэтому у оппозиции мало сторонников.

— Российскому народу так нужны гумконвои на Донбасс?

— Да, российский народ хочет чувствовать себя великим.

— Сейчас ваша уличная активность ограничена в основном «Стратегией 31» и то, только в Москве.

—Да, я согласен, вяловато это все. Но, как я только что сказал, это все потому, что власть сделала несколько умных шагов, и тем самым обезоружила оппозицию. Но это не навсегда.

— В свое время в партии было много политбеженцев, в том числе и на Украину, и на Запад. Из Питера, в частности, бежал в Финляндию Сергей Пороховой. Сегодня и Украина, и Запад считаются врагами вашей партии, нацболы, которые скрываются там от уголовного преследования, стали для вас предателями?

— Нет. В свое время действительно много бежали на Украину. Потом кто-то перебрался и в США и в Швецию, в другие страны. Тот же Пороховой, по-моему, так и остался в Финляндии. Но это явление немассовое — речь идет о десятках людей, а не о тысячах. Так что ничего страшного я не вижу.

— До недавнего времени в Питере существовали две «топонимические проблемы»: доска Маннергейму и мост Кадырова. В основном усилиями вашей партии доску сняли. А вот против моста нацболы не выступали. Вас устраивает это наименование или с табличкой бороться легче, чем связываться с кадыровцами?

— Нет, не в этом дело. Просто есть проблемы бесспорные, как доска Маннергейму – он палач Ленинграда, возглавлял Финляндию, которая блокировала Ленинград с Севера. На совести Маннергейма гибель миллионов людей, которые погибли от холода и голода в блокаду. А мост Кадырова – это, во-первых, более мелкая топонимическая проблема, а во-вторых, более спорная.

— В чем спорность?

— Россия всегда была империей. И вопрос в том, остается ли она империей сейчас. Если остается, то почему бы и не мост Кадырова? Здесь спорный вопрос - стоит ли потворствовать по сути своей сепаратистской неприязни к другим нациям, составляющим русскую империю или не стоит. Мы предпочитаем не потворствовать. Рамзан Кадыров, сын Ахмата Кадырова, в честь которого назван мост – лидер чеченского народа, а значит – часть империи. Поэтому, это проблема скорее для националистов, которые мечтают о России в пределах Черноземья. Лозунг «хватит кормить Кавказ» имеет под собой сепаратистское желание остаться одним. Мы с этим не согласны.

— Но, тем не менее, многие считают Ахмата Кадырова преступником, который сам, будучи сепаратистом, убивал русских.

— Да, все было. Но сейчас в России проживает свыше 20 миллионов мусульман и для правительства страны – это большая головная боль. Им проще утихомирить тех, кто нагнетает межэтническое противостояние и хочет иметь Россию размером с кулачок.

— Но в свое время вы утверждали, что чеченцы – это храбрый народ, который кровью заслужил свободу и никогда не успокоится. Никогда не будет жить с нами в мире, поэтому надо отгородиться от них максимально и пусть живут, как хотят.

— Я говорил это в 1997-м году, когда баллотировался от Ставропольского края, который имеет непосредственную границу с Чечней, на довыборах в Госдуму по Георгиевскому избирательному округу. В той исторической обстановке это представлялось разумным. Тогда мы были в состоянии «мир-война» с Чечней. После Хасавюрта Чечня и так фактически была независимой и враждебной по отношению к нам.

— А сейчас?

— А сейчас мы имеем Рамзана Кадырова, который ежедневно клянется в верности Путину и выполняет волю верховной российской власти. То есть ситуация в корне противоположная.

— После разрыва с либеральной оппозицией в 2011 году вы ни с кем не объединялись, не создавали политических блоков. Почему?

— Не с кем объединяться. Либеральная оппозиция разгромлена вдребезги. Многие ее герои оказались за пределами страны. Немцов на том свете. Хотя он, на мой взгляд, не был вождем оппозиции. Он был очень известным человеком, это да. Но у него в последнее время появилось немало соперников, например Навальный и Ходорковский.

— Многие считают, что вы приняли сторону власти. Что бы вы ответили тем, кто так считает?

— Я ничего не отвечаю, я считаю это ниже своего достоинства. Никогда не нужно оправдываться, тем более в данном случае. Это попытка моих противников ударить, лягнуть врага. Может быть – это попытка избавиться от очарования врага на умы, возможно, на их либеральные умы тоже. А по существу – это ложь, п…, и провокация. Они ссылались на то, что я печатался в газете «Известия», но в этой газете я излагал те же мысли, что и на ГРАНИ.Ру. Просто когда ГРАНИ.Ру отказались публиковать пять моих статей подряд, мне надо было где-то печататься.

— А под каким предлогом вам отказывали ГРАНИ?

— Одна из последних статей, которую они не взяли, была посвящена юбилею залоговой приватизации. Это был октябрь 2012 года. Они сказали: «Мы же все-таки либеральный ресурс». И тогда я опубликовал эту статью в газете «Известия». А в статье была жесточайшая критика режима и призыв к отмене итогов приватизации. В феврале 2016 года по желанию «Известий» мое сотрудничество с ними прекратилось. Я не ответственен за политику какого-либо СМИ, а просто прихожу и предлагаю мои вещи, и за них несу ответственность от начала и до конца.

— Но сейчас ваша критика направлена в большей степени на либеральную оппозицию, чем на власть.

— Я не присягал никогда либеральным ценностям. Наш союз с ними – это тактический союз. До этого были союзы с КПРФ, с другими организациями. А причины моей критики либеральной оппозиции известны, я неоднократно о них говорил.

— Одна из тем, за которую всегда боролась ваша партия – защита русского населения в странах Балтии. Но бывая там, во всех трех республиках и общаясь с простым русскоязычным населением – шоферами, продавцами, грузчиками, экскурсоводами, можно убедиться, что они, в общем, довольны своей жизнью. Никто не готов поменять паспорт ЕС на паспорт РФ. Не хотят они и переезжать в Россию. В чем тогда смысл борьбы?

— Я это все знаю, но вы обращаетесь ко мне как к политику и говорите, что существует обыватель, который доволен. Мы никогда не защищали интересы обывателя. Есть в Прибалтике и большое количество российских бизнесменов, которые там представляют достаточно большую силу. Но мы не за них боролись, мы боролись за ветерана Василия Кононова, который в Латвии подвергался уголовному преследованию. Еще десятки фамилий таких же, как он. Мы вытаскивали ветеранов из тюрем. Расписывали поезда, идущие в Ригу лозунгами «Свободу Кононову!», устраивали там акции. В результате наших действий на проблему обратил внимание даже Путин, и Кононов получил российское гражданство. Это мы добились того, что там перестали сажать людей. Этого никто не заметил, но это так. А за обывателя мы никогда не боролись.

— Разве политик не должен завоевывать сердца обывателей? Зарабатывать политические очки?

— Вовсе не должен. Обыватель ничего не хочет. Идеальный образ обывателя – это человек, которому комфортно и от него ничего не требуется. А политическое сообщество крайне лимитировано. Даже в гражданскую войну и на одной стороне и на другой было определенное количество активистов. А было необъятное море российского народа. Почему-то сейчас в белогвардейцев записывают всех офицеров царской армии, это не так. После Первой мировой войны было демобилизовано пятьсот тысяч офицеров, из них в белогвардейском движении участвовало тысяч пятьдесят. А все остальные вообще не участвовали.

— Успех большевиков официальная историческая наука связывает именно с тем, что им удалось склонить на свою сторону народ. Это не так?

— Там ведь не проводились никакие всеобщие свободные выборы. Как таковым гласом народа никто не интересовался. Побеждал Махно, расстреливал комиссаров, а всех красноармейцев забривал к себе, выдавая другие знамена. Также поступала и Красная армия. Большевики оказались более талантливыми, более безжалостными и более целеустремленными. А роль обывателя в революции и гражданской войне сводилось к тому, что им в провинции присылали новые флаги и они их вывешивали.

— Но складывается впечатление, что именно обыватель – основная опора нынешней власти, и опора, как видится пока, вполне устойчивая.

—Да, конечно. Власти это выгодно, потому что обыватель нейтрален. Это жевательная машина. Его мир ограничен семьей – обыватель стремится ее насытить, купить квартиры. Он ничему не возмущается.

— Удивительно, что не возмущается даже таким вещам, как, например, миллиарды главы антикоррупционого комитета МВД полковника Захарченко. Вы в курсе этой истории?

— Ну, да, это часть системы. Приехал человек из Ростовской области, попал на денежную жилу. Там потом выяснилось что у его папы счета в швейцарском банке на триста миллионов евро, на дочку восьмилетнюю квартиры оформлены. Это, по сути, те же Цапки. Семейство. Это и есть плоть от плоти обыватели и их типичные интересы.

— Последний вопрос личный. У вас двое детей. Каким вам представляется их будущее? Хотели бы видеть их в политике, возможно в рядах «Другой России»?

— Я люблю своих детей, я их вижу. Но я не семейный человек. С женой я развелся еще пять лет тому назад. Я считаю, что дети станут не тем, чем мы хотим. Они сами выберут. И это бесполезно — пытаться как-то на это повлиять. Мы можем показывать пример, но не более того. Поэтому я не думаю, кем бы я хотел их видеть.

Беседовал Андрей Чистов

2016ФедеральныеФедеральный уровень