Рассуждая о возможности «левого поворота» в России, в первую очередь необходимо задать себе вопрос: существует ли для этого благоприятная конъюнктура?
С одной стороны, объективные основания для роста популярности левых идей объективно имеются. Реальные располагаемые доходы населения, согласно данным Росстата, последовательно сокращаются с ноября 2014 г., сбережениями располагают лишь 24 % домохозяйств. При этом становится вполне очевидно, что в ситуации, когда дефицит бюджета превышает 3 % от ВВП, государство начинает испытывать проблемы с выполнением взятых на себя социальных обязательств. Достаточно вспомнить о недавнем решении понизить прожиточный минимум (на фоне 7 % инфляции только в текущем году) и проведении второй индексации пенсий в виде единовременной выплаты. В то же время ресурсная база для пополнения казны сжимается. За последние 6 лет число индивидуальных предпринимателей в России сократилось приблизительно на 9 %, в первую очередь – за счет роста фискального бремени и изменений в судебной практике после объединения высших судов в 2014 г. Последняя мера, безусловно, сыграла положительную роль, отчасти решим проблему масштабного расхождения позиций ВС РФ и ВАС РФ. Однако в то же время данный шаг привел к ощутимому росту числа решений в пользу бюджетных организаций в ходе экономических споров между госструктурами. В результате не только сократились возможности властей по финансированию социальных программ, но и начал размываться средний класс, представляющий собой один из главных барьеров на пути распространения левых идей.

С другой стороны, возникает вопрос, почему же эта ситуация не способствует росту электоральных рейтингов партий, традиционно ассоциируемых с левым флангом в политике? Во-первых, следует учесть, что идентичность россиян в течение последних 25 лет выстраивалась на основе отрицания коммунистического наследия, у большей части населения было сформировано однозначно негативное восприятие таких концептов, как «революция», «большевизм», «Ленин» и т.д. (в первую очередь – за счет выстраивания политики памяти вокруг травмирующих событий прошлого, таких как расстрел царской семьи, раскулачивание, репрессии 1930-х гг.). Активное использование элементов советской символики в последнее десятилетие не противоречит этому утверждению. Следует понимать, что политические символы и ритуалы советской эпохи были заимствованы в купированном виде. Например, когда «Единая Россия» начала использовать в своих АПМ образ Юрия Гагарина, со шлема космонавта исчезла надпись «СССР». Также необходимо помнить, что заимствование формы не равнозначно копированию содержания. Так, правые радикалы на Украине на сегодняшний день активно используют перепевки таких песен, как «День Победы» и «Клен кудрявый». И мало кто из россиян, слушая национальный гимн, вспоминает о том, что когда-то та же музыка сопровождалась словами «нас вырастил Сталин на верность народу».

Во-вторых, нельзя забывать о воздействии украинского и сирийского факторов. Внешнеполитический кризис способствовал мобилизации населения и его консолидации на лоялистских позициях.

В-третьих, нужно помнить о том, что сам по себе факт падения уровня жизни не говорит о росте границ аудитории, готовых поддержать левые идеи. Для этого необходимо, чтобы потенциальные сторонники левых партий превратились в полноценную социальную корпорацию, осознающую единство своих интересов и необходимость их отстаивать. Выражаясь языком ортодоксального марксизма, из разрозненной массы людей должен сначала возникнуть «класс в себе», а затем уже «класс для себя». Российское общество высоко партикуляризировано, крупные социальные группы внутри него немногочисленны и формируются преимущественно по конфессиональному, этническому или региональному признаку. Чтобы ситуация изменилась и возникли условия формирования полноценных социальных страт, способных выступить в качестве опоры для левых, правых или либеральных идей, предварительно должна измениться сама структура российской экономики. В отсутствие данного фактора само по себе падение уровня жизни не приведет к популярности левых идей.